Форсированная индустриализация и коллективизация сельского хозяйства в СССР повлекли за собой беспрецедентное передвижение населения в географическом и социальном плане. По выражению А. Вишневского, жизнь в стране «была проникнута идеологией жертв во имя будущих поколений». Стремительность повседневности захватывала. Близкое и счастливое будущее для всех казалось столь значительным, что конкретное счастье отдельной семьи могло быть принесено в жертву общей идее. Это привело к подрыву многих семей и в городе, и в деревне. Основным процессом, определившим демографический дисбаланс полов, принято считать стихийную миграцию. Однако заметную роль сыграли и организованные перемещения.
Советская политика перераспределения рабочей силы преследовала две цели: обеспечить кадрами промышленность и заселить окраины страны, т.е. продолжить досоветскую традицию освоения этих территорий; и то и другое исходило «из политической и экономической целесообразности момента». Уже в середине 1920-х гг. большое число крестьян устремились из центральных губерний за Урал. В 1924 г. по стране было подано 163 тыс. заявок на переезд, в 1926 г. — 500 тыс. С 1925 г. в системе Наркомзема начала действовать программа организованного переселения. За 1925—1929 гг. в Сибирь переехало около 910 тыс. человек, из них десятая часть выходцы Центрального района. В дальнейшем массовое переселение было связано с развернувшейся коллективизацией. В течение второй половины 1920-х — 1930-х гг. до 23 млн граждан, в основном мужчин трудоспособного возраста, покинули деревни. Они устраивались в городах в поисках работы, образования, социального продвижения, спасаясь от политических репрессий, сопутствующих коллективизации, и оставляя тяжелую колхозную жизнь. Почти 5,5 млн трудоспособных мужчин деревни на протяжении второй половины 1930-х гг. временно отсутствовали: это отходники, учащиеся, военнослужащие. К 1937 г. почти 30% сельских мужчин и 9% женщин в возрасте от 16 до 59 лет покинули деревни по указанным причинам.
Демографические потрясения, такие, как Первая мировая и Гражданская войны, голод 1921 и 1932 гг., в первую очередь коснулись мужчин; политический террор, развернувшийся в 1920-е и особенно 1930-е гг., также в большей степени затронул мужчин. Обвинение в несовершенных ими «контрреволюционных преступлениях» ставило их вне закона и лишало возможности «защиты» на суде, которая «по этой категории дел не допускалась». Местные власти в стремлении проводить «линию партии» брали «повышенные» темпы репрессий, что нашло отражение в секретных телеграммах из провинции в центр с «просьбами» разрешить ужесточить меру наказания и расширить контингент высылаемых и даже подлежащих расстрелу. Прежде всего это касалось деревни. «Раскулачивание», вылившееся в «прямое мародерство», зафиксированное в отчетах органов ОГПУ в отношении раскулачиваемых и выселяемых, когда имущество «кулаков» «делилось местными активистами на глазах, раскулачиваемых», приводило к открытым выступлениям и протестам. В ответ появляются антисоветские листовки, фиксируются противоправительственные высказывания, «стрельба в портреты вождей», поджог имущества колхозов и совхозов как акт мщения за высылку родственников, и все это приписывалось подросткам, на которых не распространялась статья о контрреволюционных преступлениях, о чем крайне сожалел Прокурор СССР М. Панкратов и входил в правительство с предложением понизить возраст привлечения для преступников — до 12 лет! Общее число жертв «Большого террора» с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 г. составило 1 565 041 человек, из которых были расстреляны 668 30534. Оказавшиеся в спецпоселениях бывшие «кулачки» не мирились с судьбой заключенных и нередко осуществляли побеги, организаторами, а иногда и участниками которых были охранявшие их милиционеры и коменданты. Пилотажные социологические обследования 1990-х гг., проведенные в российских деревнях, зафиксировали примерно треть сельских семей, пострадавших в той или иной степени от «социалистических преобразований 1930-х гг.».
Деревня лишалась основной трудовой силы — мужчин: многие из них репрессировалась, другие оставляли родные места и искали новую жизнь. Значительное число женщин оставались одни с детьми на руках. При распространении фактических браков и столь легкой процедуре расторжения даже юридически оформленного супружества мужчины нередко не чувствовали себя связанными брачными узами и строили новую «фактическую» семью.
Деревенская девушка Феня из повести В.Катаева «Время, вперед!», приехавшая в далекий Магнитогорск в поисках оставившего ее любимого, от кого она ждала ребенка, — совсем не вымысел советской литературы 1930-х гг. Женщин с подобной судьбой было не меньше, чем незамужних.
Расчет делался на то, что запрет на аборты приведет к резкому росту рождаемости при увеличении пособий на детей и придании социальной значимости материнства. Но «простая» истина не подтвердилась временем. Рождаемость возрастает не от запретов, а от благополучной и спокойной жизни. И это произойдет позже. Но улучшение материального положения семей, где дети воспитывались только матерями, безусловно положительно сказалось на благополучии этих семей. Алименты, установленные в размере 1/4 заработка отца на одного ребенка, 1/3 — на двоих и 1/2— на троих и более детей, несмотря на критику, просуществовали до сегодняшнего дня.
Дела о взыскании алиментов практически были бесспорными: суды не определяли размер алиментов, их задача состояла лишь в вынесении решения. В 1934 г. в суды РСФСР было подано 200 тыс. заявлений о взыскании алиментов с «беглых отцов», мужчин, которые, оставив жен и детей, просто бесследно исчезли. Советская юридическая система была не в состоянии разыскать их. В итоге до 40% судебных решений о взыскании алиментов оставались неисполненными, т.к. ответчика невозможно было найти.
Местные судебные органы, с неукомплектованными кадрами и перегруженные политическими делами, рассматривали иски об алиментах как второстепенные и при условии возможности сразу разыскать ответчика. Надо иметь в виду и другое: даже если уклонявшихся от уплаты алиментов «беглых отцов» можно было разыскать и привлечь к ответственности, мужчины — руководители производств стремились сохранить рабочие кадры и не хотели сотрудничать с властями.
Доминировавшая юридическая поддержка мужчин до принятия постановления в июне 1936 г. приводила к тому, что редко удавалось обязать отцов платить алименты. Действительно, лишь 17% исков об алиментах, направленных в суды в середине 1930-х гг. по постановлению 1936 г., были удовлетворены в размере менее 20 руб. в месяц, а в 25% случаев алименты не взыскивались. Это было время, когда «беглого отца» из Западной области можно было найти далеко в Сибири и даже на Камчатке. В местные партийные органы во второй половине 1930-х гг. часто обращались бывшие жены местного начальства, которые просили изымать у бывших мужей из зарплаты алименты в пользу детей. Даже чиновники высокого ранга, такие, как И.Н. Румянцев, возглавлявший обком Западной области и отказавшийся платить в 1936 г. алименты на детей от первого брака, в конце концов по решению суда вынужден был их платить, правда, меньше, чем устанавливал закон. Неудивительно, что женщины открыто приветствовали новую жесткую политику государства в отношении развода и поддержки детей, считая, что эти инициативы направлены против безответственных отцов, но не против женщин.
8 июля 1944 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об увеличении государственной помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям, усилении охраны материнства и детства, об установлении почетного звания “Мать-героиня” и учреждении ордена “Материнская слава” и медали “Медаль материнства”», отбросивший советское законодательство на столетие назад.
Страна встала на путь борьбы за укрепление советской семьи и воспитания большей за нее ответственности. Фактически это привело к нарушению прав человека и безответственности за судьбу детей, росту криминальных абортов и материнской смертности. Мужчины получили полную свободу сексуальных отношений и ни при каких обстоятельствах им не грозило установление отцовства. Очевидно, эта «промужская» политика была направлена на «половую распущенность мужчин в целях увеличения численности населения»41. В 1941 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР был введен налог на одиноких и бездетных граждан, составлявший ежемесячно 5% заработной платы для городских жителей и 100 руб. ежегодно для колхозников. В 1957 г. новым указом были «обобщены» граждане, подлежащие уплате этого налога: «не имеющие детей мужчины в возрасте свыше 20 и до 50 лет и женщины в возрасте свыше 20 и до 45 лет».
Приближавшаяся победа в Великой Отечественной войне давала возможность государству переключить внимание и на решение демографической проблемы. Потери и утраты должны были компенсироваться новым поколением, которое будет жить в мирной и благополучной жизни. На протяжении 1941— 1945 гг. 17 млн советских людей (18,6%), в основном женщины и дети, перемещались по стране — были «эвакуированы» из родных мест. Они возвращались в родные или оставались в новых краях, у них образовывались и распадались семьи, и государство не могло оставаться в стороне от этих жизненных процессов. Выбор был сделан в пользу полностью подконтрольной и жесткой демографической политики, которая в обычной жизни выразилась в повышении престижа мужчин, которых в послевоенное время был дефицит. Женщины, не состоявшие в зарегистрированном браке, были лишены права на помощь для ребенка от его отца и даже возможности для этого ребенка иметь запись об отце в свидетельстве о рождении вместо унижающего прочерка. С иском об установлении отцовства и последующих алиментах они не имели права обращаться в суд. Государство предлагало им альтернативу в виде государственного пособия, которое при этом было меньше предусмотренных выплат на детей, рожденных в зарегистрированном браке. И касалось это каждого четвертого ребенка, который попал в категорию «незаконнорожденных».
